КАВАЛЕРИСТ-ДЕВИЦА

234Литературно-историческое расследование жизни и творчества участницы войны 1812 года Н.А. Дуровой для учащихся 8-11-х классов проводит  С.В. РОССИНСКАЯ.

СВЕТЛАНА ВЛАДИМИРОВНА - заведующая библиотекой № 18 «Фолиант», г. Тольятти, Самарская область.

ВЕДУЩИЙ: Когда в журнале «Современник» появился отрывок из автобиографической книги На­дежды Дуровой под названием «За­писки», ВТ. Белинский решил, что автор публикации А.С. Пушкин. В рецензии он написал: «Если это мистификация, то признаемся, очень мастерская... Если подлин­ные записки, то, занимательные и увлекательные до невероятнос­ти». Почему он подумал, что это мистификация?

Известно, что сам А.С. Пушкин 16 июня 1835 года в одном из писем сообщал: «...Если автор «Записок» согласится поручить их мне, то с охотой берусь хлопотать об их из­дании... За успех, кажется, можно ручаться. Судьба автора так любо­пытна, так известна и так таинст­венна, что разрешение загадки дол­жно произвести сильное общее впечатление».

Отрывок из «Записок» с назва­нием «Война 1812 года» в 1836 году он напечатал в журнале «Совре­менник» со своим предисловием. В том же году в Санкт-Петербурге отдельным изданием вышла книга Н.А. Дуровой «Кавалерист-деви­ца». Критики полагают, что сделан­ные Н. Дуровой описания военных действий в чём-то предвосхитили батальные сцены в «Войне и мире» Л.H. Толстого.

Почему в сознании многих по­колений читателей образ героини «Записок» неотделим от образа ав­тора? Потому ли, что все жизне­описания Н. Дуровой основаны на содержании её «Записок», а других полных источников её биографии нет?

Однако известно, что «Запис­ки» свои Надежда Дурова неодно­кратно дополняла, поправляла и частично переписывала. По сво­им соображениям она на 5 лет впе­рёд сместила дату своего рожде­ния — с 1788 на 1793 год, что дало ей возможность оставить «за скоб­ками» очень важное событие. Поз­же о нём разузнали исследователи её жизни и творчества.

В предисловии к современному сборнику избранных сочинений Н. Дуровой мельком упоминается, что в 1801 году в Сарапуле в возрасте 18 лет её выдали замуж за местного чиновника Чернова; через два года она родила сына, наречённого Ива­ном. Автор предисловия, он же со­ставитель «Избранного», В.И. Афа­насьев высказывает предположе­ние, что Н. Дурова не сочла подоб­ные события значительными, по­этому и умолчала о них в «Записках» и «Автобиографии», которую опуб­ликовала от имени штаб-ротмистра Александрова. Это, конечно, её право.

Но всё же стоит иметь в виду, что в сентябре 1806 года Н. Дурова покинула отчий дом не юной деви­цей, как это представлено в «За­писках», а женщиной 23 лет. И не стоит уподоблять её Шурочке Аза­ровой из фильма «Гусарская балла­да». Чтобы разобраться, где правда в этой истории, а где вымысел, по­пробуем провести небольшое лите­ратурно-историческое расследова­ние и более детально узнать биографию Надежды Дуровой.

ИЗ КАРЕТЫ - В ОКНО!

ВЕДУЩИЙ: Надежда Андреев­на родилась в сентябре 1783 года в Киеве, где в ту пору квартировал гусарский полк её отца ротмистра Дурова. Её мать - одна из первых красавиц дворянского общества в сельской округе близ Пирятина — вышла замуж за Дурова по любви, против воли отца. Тот и мысли не допускал отдать свою дочь моска­лю, да ещё военному. Она убежала из дома ночью. Дуров ждал её за ка­литкой огромного сада в коляске, запряжённой четверкой лошадей. Они обвенчались в церквушке пер­вого же по дороге в Киев села. 1-е отец, будущий дед Надежды, в по­рыве гнева проклял беглянку. Забе­ременев, она размечталась о сыне, решила назвать его Модестом и со­биралась сама кормить грудью, учить, воспитывать. Будущий де­душка, получив известие о внуке, сменил гнев на милость. Увы, ро­дилась девочка — богатырского размера, с густыми чёрными воло­сами и сразу пронзительно заорала. Мать непроизвольно её оттолкнула и отвернулась...

Лишь через не­сколько дней, уступив увещевани­ям полковых дам, мать приложила младенца к груди. Но девочка грудь не брата. Однако чуть позже, вы­ждав, когда мать отвлеклась разго­вором, внезапно схватила грудь так, что теперь уже мать вскрикну­ла от боли, отбросила девочку от себя и больше не пробовала кор­мить своим молоком.

Так началось детство Надежды. Полк вышел из Киева к Херсону когда девочке было 4 месяца. В ка­рете её, туго спелёнутую, держала на коленях молодая горничная. Она же в пути кормила девочку из рожка коровьим молоком. На при­валах ребёнка вручали крестьянке-кормилице, каждый вечер другой. Бодрая, крепкая девочка отлича­лась крикливостью и докричалась до того, что обезумевшая мамаша выбросила сё в окно кареты на хо­ду. Девочку, всю в крови, с виду не­живую, подняли гусары. Подоспев­ший отец заплакал и взял её к себе на седло. Тут ребёнок ожил. Моло­дой жене ротмистр сказал: «Благо­дари Бога, что ты не убийца! Дочь наша жива, но я уже не отдам её те­бе во власть, я сам займусь ею», — рассказывает в своих «Записках» Н.А. Дурова.

С того дня отец вверил ребёнка не столько промыслу Божию, сколько заботам правофлангового Астахова. В походе и потом на квартирах гусар весь день носил де­вочку на руках, куда бы сам ни шёл. В конюшне он сажал ее на лошадь, давал поиграть с пистолетом, раз­влекал, размахивая саблей, и Надя хохотала. Вечерами Астахов заха­живал к полковым музыкантам, и девочка засыпала под музыку; сонную он её доставлял ночевать к отцу и матери. Если Надя не спа­ла, то, увидев свою мать, пугалась и цеплялась за шею гусара.

Надя до безумия любила лоша­дей, пистолеты, сабельный блеск. Бегая по дому, прыгала и командо­вала во всё горло: «Эскадрон! На­право заезжай! С места марш-марш!» — и тому подобное, а кукол не признавала. Все хохотали, мать злилась, бранила девочку, ставила в угол и заставляла рукодельни­чать, сидя в горнице.

Отец был назначен городничим в Сарапул Вятской губернии, и всё семейство обосновалось там. Мать принялась учить Надю всему, что должна уметь благородная барыш­ня. Прежде всего шить, вязать кру­жево, вышивать. А та мечтала ез­дить верхом на лошади и стрелять. Убегая в сад, она лазала по дере­вьям и прыгала через канавы. Наде было 12 лет, когда отец купил себе верхового, едва объезженного же­ребца Алкида. Надя потихоньку ходила на конюшню и угощала ко­ня хлебом, сахаром, солью, таскала для него у кучера овёс. Она ласкала Алкида, разговаривала с ним и скоро добилась того, что бешеный жеребец привязался к ней. Вставая с зарей, девочка первым делом бе­жала к Алкиду, давала ему лаком­ство и выводила во двор. Залезть на коня она могла только с крыль­ца. Держась за гриву, Надя скакала по двору, выделывая разные вы­крутасы.

«СЕЛЬСКОЕ ВОСПИТАНИЕ»

ВЕДУЩИЙ: Надя выросла и превратилась в высокую, тонкую, стройную девицу с ярким румянцем, блестящими глазами и чёрны­ми бровями. Себе она, правда, не нравилась. Глядя в зеркало, нахо­дила черты своего лица неправиль­ными, с неудовольствием рассмат­ривала оспинки на щеках. Да и мать уверяла её, что она нехоро­ша собой. Мать вообще не радовалась жизни и всегда находилась в сквер­ном расположении духа. Веселья в доме не бывало. Она так и не по­любила Надежду. Отрадой её стала младшая дочь, а позже и малень­кий сын. Неудивительно, что в присутствии матери Надя не улы­балась и частенько думала о том, как бы отделаться от своей прокля­той женской доли. Не справляясь с воспитанием старшей дочери, мать отвезла её на Украину, или. как было принято называть, в Ма­лороссию, к бабушке, в село Вели­кая Круча. Пол ясным небом Ма­лороссии Надя окрепла и загорела. В ту пору считали, что барышень загар не украшает. Самой Наде ка­залось, что она ещё более подур­нела. Весной в Великую Кручу при­ехала погостить ещё одна тётка На­ди, жившая возле города Дубны. Девочка ей понравилась, и она за­брала её к себе на лето. Женщина эта была строгих правил, во всём у неё был порядок. А жила доволь­но-таки открыто: зналась с лучшим обществом, имела хорошего пова­ра, давала балы для окрестных по­мещиков. Впервые Надя почувствовала внимание мужчин. Тётка модно одевала свою гостью и старалась свести с её лица загар. Мечтания девушки о военных походах отсту­пили на второй план. У Нади по­явилась подружка — кузина. Ба­рышни по утрам читали, рисовали, играли, а от обеда до чая резвились в саду.

«ВОЗВРАЩЕНИЕ В ОТЧИЙ ДОМ»

ВЕДУЩИЙ: Наконец мать и отец пожелали возвращения На­ди. Не хотелось ей расставаться с бабушкой и всей роднёй, мало­российским ласковым краем. Но делать нечего, пришлось от­правляться в обратный путь. Сверх ожидания, матушка приняла Надю ласково. За полтора года девушка на целую голову переросла её, и пил у неё был уже не такой воинствен­ный.

Пока Надя находилась в отсут­ствии, её отец, и прежде питавший слабость к прекрасному полу, завёл в городе молодую любовницу. Maть ревновала его и послала за Надей, надеясь, что приезд любимой, поч­ти взрослой дочери образумит от­ца. Не тут-то было. Отец продол­жал вести себя, как прежде, и мать угасала на глазах. Через несколько лет она уехала в Пермь лечиться. Умерла ещё молодой, и скорее от своих несчастий, чем от болезни. В последние годы жизни она «за­творилась в скорбях», ничто вокруг уже не привлекало сё внимания.

Надя между тем выпросила у отца позволение ездить верхом. Бо­лее того, он приказал сшить дочке казачий чекмень и подарил ей Алкида. Сам стал учить Надю разным кавалерийским премудростям : красиво сидеть и цепко держаться в седле, решительно управ­лять лошадью. Он любовался при­рождённой ловкостью и бесстра­шием дочки-наездницы, сожалел, что родилась она не мальчиком.

Мать Нади жила ещё дома, ког­да в Сарапул пришёл полк казаков. Отец сдружился с офицерами, при­глашал их на обеды, выезжал с ни­ми на верховые прогулки. Надежда в том не участвовала — она лелеяла некий замысел. Для исполнения её плана, каким он представлен в «За­писках», не годилось показываться полковым офицерам в мужском платье, тем более — в казачьем чек­мене. Но пришёл час: полк оставил город 15 сентября 1806 года и вы­ступил в донские края. Первая днёвка была назначена казаками верстах в пятидесяти.

ПЕРСТ СУДЬБЫ

ВЕДУЩИЙ: В день своих име­нин, 17 сентября, Надежда просну­лась до зари и села возле окна до­жидаться солнышка. Она видела перст судьбы в том, что именно в этот день уйдёт из дома и станет жить, как мечтала с раннего детст­ва. Надя сняла со стены отцовскую саблю, поцеловала её, вложила об­ратно в ножны и поклялась носить саблю с честью.

День показался бесконечным. Мать подарила ей золотую цепь, отец — триста рублей и гусарское седло, маленький брат — свои золо­тые часы. Им и в голову не приходило, что они снаряжают Надежду в опасный и дальний путь.

В одиннадцать вечера мать с не­привычной ласковостью поцелова­ла Надю в голову и сказала: «Поди с Богом». Сроду не слыхавшая от матери добрых слов, Надежда по­целовала ей руку и вышла в слезах. Перед сном на полчасика зашёл, как обычно, отец. Поговорили о разном. Отец обнял Надю и поце­ловал в лоб. Она дрожала. «Ви­дишь, как ты озябла...» — сказал он, Надя поцеловала его руки. Потре­пав её по щеке, отец заметил: «Доб­рая дочь!» — и вышел.

ПРЕВРАЩЕНИЕ

ВЕДУЩИЙ: Надя в слезах опустилась на колени и поцеловала то место, где стояла нога отца. По­плакала ещё, а через полчаса обре­зала перед зеркалом свои локоны и положила их в стол. Переоделась в казачью форму с папахой. Глядя в зеркало, удостоверилась, что в та­ком виде никто не сможет её опоз­нать. А Ефим на заднем дворе уже приготовил коня. Надежда велела ему вывести Алкида к опушке леса и ждать. Сама же вынесла свой ка­пот и другие предметы женского туалета на берег Камы, чтобы отцу было что отвечать на неизбежные вопросы. Дочка, мол, утонула, вот и весь сказ. Сам-то он сразу догада­ется, что произошло.

Надя дала озябшему конюху обещанные 50 рублей, вскочила в седло и поскакала. Версты четыре летела по лесной дороге намётом. Но предстоял долгий путь, и коня следовало поберечь. Надежда пус­тила Алкида шагом. К рассвету она была уже у села, где ночевали казаки.

Офицеры завтракали у полков­ника. При появлении молоденько­го незнакомца в казачьей форме разговор стих, а полковник спро­сил: «Какой ты сотни?» Надежда ответила, что не имеет чести слу­жить в полку, но «я приехал, — впервые сказала она о себе в муж­ском роде, — чтобы просить оказать такую милость».

«Не понимаю, — молвил пол­ковник. — Ты нигде не числишь­ся?» Надежда объяснила, что не ка­зак, хоть в казачьей одежде, а к полку просит причислить себя на время, пока казаки идут к ар­мии. Там-де рассчитывает, что при­мут в какую-нибудь регулярную часть. А на военную службу моло­дой человек решил пойти против воли и без  ведома родителей.

Вся эта история обескуражила полковника. Тут в разговор вступил седой есаул. «Да пусть едет с на­ми, — сказал. — А то в беду попадёт, если его отошлёте». На том и поре­шили. Тем более лошадь, оружие, форма — всё у Надежды было своё. Как же звать молодца? «Александр Васильевич», — представилась она.

ВЫ - ПЕРЕОДЕТАЯ ДЕВИЦА!

ВЕДУЩИЙ: Полковник опре­делил ей место в строю при первой сотне. Квартировать и обедать при­казал при себе. Поход длился более месяца. Надежда сама седлала ко­ня, водила его на водопой. Несмот­ря на подзуживания офицеров, не соглашалась скакать с ними напе­регонки. Понимая, что нет в полку лошади, равной Алкиду, она жалела его и не хотела ничем выделяться.

Выйдя в донские степи, полк на короткое время расположился ла­герем. После смотра казаков рас­пустили по домам. Надежда соби­ралась отправиться к регулярной армии в одиночку. Не могла же она отступить от задуманного, уже отъ­ехав от дома на две тысячи верст. Полковник, однако, предложил «Александру Васильевичу» побыть на Дону в его семье до скорого военного похода. Предложение нель­зя было не принять.

Дом полковника находился в станице Раздорской. Полковни­чиха не сводила с Надежды глаз. «Вы как девица! Женщины мои так и думают, что вы переодетая деви­ца!» — повторяла она хохоча. Серд­це Надежды замирало. А полков­ник отбыл в Черкасск по делам службы. Бездеятельность угнетала Надежду. Целыми днями она бро­дила по виноградникам и полям. Казачий мундир не скрывал её ра­зительного отличия от коренных жителей Дона. Выглядела не так, разговаривала не так, смущалась, краснела…

                                      

ПРЕЛЕСТИ СОЛДАТСКОЙ ЖИЗНИ

ВЕДУЩИЙ: Когда она всё же решила ехать одна и вернулась в дом, чтобы собраться и попро­щаться с хозяйкой, то увидела множество экипажей, верховых лошадей и необычную суету. Ока­залось, с толпой офицеров вер­нулся полковник. Когда Надежда приблизилась, он представил её: «Рекомендую русского дворяни­на. Александр Васильевич будет нашим спутником до места». Он объяснил, что получил Атаман­ский полк, назначенный в Грод­ненскую губернию, где располо­жились части регулярной армии. И завтра чуть свет — в дорогу.

Достигнув Гродно, полк полу­чил новый приказ: идти за границу. Надежда осталась одна и с неделю жила в корчме, в комнате для при­езжих. В Гродно её охотно взяли в Коннопольский уланский полк, который в сражениях понёс боль­шие потери и нуждался в пополне­нии. Назвавшись дворянским сыном Дуровым Александром Ва­сильевичем, Надежда полной ме­рой хватила прелестей солдатской службы. Пришлось учиться во­евать по-улански, вертя над голо­вой тяжеленную пику, марширо­вать, прыгать на лошади через нешуточные препятствия, дейст­вовать саблей.

Занятия продолжались полдня. После обеда Надежда при каждой возможности удалялась и часами ходила по лесу, лазала по горам, одним словом, радовалась свобо­де! Она привыкла к уланскому мундиру, сабле, пике, шерстяным эполетам, каске с султаном, белой перевязи с подсумком, набитым патронами. Не смогла привык­нуть лишь к сапогам, сделанным будто из железа, с огромными бренчащими шпорами. В таких не побегаешь.

Полк перевели в Литву. Три не­дели взвод провёл в голодной и грязной литовской деревне сре­ди болот. Давно убрав урожай, крестьяне его попрятали от сол­дат. По три-четыре часа каждый день голодные уланы выкапывали для себя оставшиеся в грядках картофелины. Надежда, как и все, работала заступом. Когда полк двинулся в Пруссию, девушка приободрилась, но и опечалилась. Очень уж хлебнула она лиха. Если её убьют, что будет с отцом? Она написала ему, умоляя о прощении. Письмо было залито слезами.

ПЕРВЫЕ БОИ И ПЕРВЫЕ ОТЛИЧИЯ

ВЕДУЩИЙ: Впервые в круп­ном сражении Дурова участвовала 22 мая 1807 года и сразу же отли­чилась. Уланы атаковали против­ника несколько раз, но полк не весь бросался в атаку, а поэскад­ронно. Надежда, исполненная от­ваги, присоединялась к каждому атаковавшему эскадрону, за что ей крепко влетело от командира. Он справедливо счёл такое поведение безрассудным. Но душа рвалась в бой. Рокот пушек и свист проле­тающих ядер, скакавшая конни­ца, блеск штыков пехоты, бара­банный бой — всё возбуждало, электризовало Надежду. Страха не было.

Когда она вдруг увидела, что русского офицера окружили и вы­стрелом вышибли из седла непри­ятельские драгуны, немедля по­неслась туда. Возможно, сам вид улана, скачущего во весь опор с пикой наперевес, устрашил не­приятеля, и драгуны дали дёру.

Офицер открыл глаза. Это был поручик Панин из Финляндского драгунского полка. Надежда спе­шилась, кое-как приподняла его, но на Алкида взгромоздить не смогла — не хватало сил. К счас­тью, рядом оказался однополча­нин поручика. Этот солдат и взял­ся препроводить офицера к своим. Разумеется, на коне.

В полк Надежда побрела пеш­ком. Её мундир был перепачкан кровью спасённого офицера, её сто раз могли убить или взять в плен. Потом она весь день иска­ла Алкида. Но будто ангел-храни­тель за ней присматривал — из этой и других переделок она вы­биралась живая и невредимая, хо­тя всюду лезла на рожон. То в бою под брюхом Алкида взорвалась граната, конь скакнул так, будто в него вселился дьявол, и всадни­ца чудом на нём усидела. То под обстрелом неприятеля уланы че­тыре часа стояли на одном месте; шёл ливень, сапоги Надежды бы­ли полны ледяной воды, из них текли ручьи. То Надежда заблуди­лась на поле среди раздетых маро­дёрами мертвецов; если бы не Алкид, она бы оттуда заехала к не­приятелю. А то на марше не спала двое суток и не съела ни сухаря. Уланы спали в сёдлах, а у Надеж­ды не получалось: падала с коня. К тому же никто не должен был узнать, что она женщина.

В СРАЖЕНИИ ПОД ФРИДЛАНДОМ

ВЕДУЩИЙ: В июне Надежда участвовала в кровопролитном сражении под Фридландом. Там полегло более половины полка. Атаки сменялись контратаками. Улан трамбовали ядра, осыпала картечь. Гранаты рвались на земле и в воздухе. Конница набегала и отступала волнами. По полю битвы под пулями взад-вперёд скакал израненный, окровавлен­ный улан, наверняка обезумев­ший. Он бы погиб, если бы На­дежда не вывела его из боя. «Не оставляй меня», — бормотал он, придя в чувство.

А полки в панике отступали через Фридланд, бежали жители. Лошадь раненого улана Надежда вела на поводу, быстрее двигаться он не мог. Мимо прошла артилле­рия. Под вопли «Спасайтесь!» На­дежда пристроила наконец вновь потерявшего сознание улана на пушечный лафет и отправилась искать своих. Ночевала у казаков, потом прибилась к драгунам. До­гнала полк через двое суток и тут получила выговор от самого гене­рала Каховского. Он, осерчав, отослал её в Вагенбург, в лагерь обоза.

Всё осложнялось тем, что у На­дежды не было документов, удос­товерявших дворянство улана «Александра Васильевича Дуро­ва». Хотя Надежда давным-давно запросила своего дядюшку, чтоб прислал дворянскую грамоту Ду­ровых. Тогда и «Александр Васи­льевич» получил бы первый офи­церский чин.

«СНОВА В РОССИИ»

ВЕДУЩИЙ: После заключе­ния мира в Тильзите войско вер­нулось в Россию. Вольности над­лежало оставить. Надежде теперь приходилось становиться во фрунт при виде каждого офицера. На часах она производила движе­ние «на караул!» саблей вперёд. На перекличках следовало отзы­ваться громко, отрывисто. Ноча­ми выходила стеречь фураж, вмес­те с другими солдатами чистила заступом от грязи и травы неболь­шой плац перед гауптвахтой. Сто­яла на часах у порохового ящика и у церкви. Лошадей к водопою уланы водили утром и вечером. Иногда Надежде доставалось вес­ти двух лошадей, сидя на третьей. Они не очень-то слушались. Ска­кали в лагерь карьером и будора­жили остальных животных.

Случилась беда с Алкидом. В очередной раз по пути с водопоя Надежда повела его в поводу, и внезапно он вырвался. Лошади застоялись и нервничали, особенно они безумствовали тем утром. Но только Алкид понесся в сторо­ну, прыгая через низкие изгороди и плетни. В одном плетне острые колья торчали выше на целый ар­шин. Заострённый кол пропорол Алкиду брюхо и обломился. С об­ломком в кишках конь прискакал в конюшню. После этого он жил считанные минуты.

Уланы похоронили Алкида и насыпали на могиле курган. Весь эскадрон горевал. Ротмистр освободил улана Дурова на два дня от службы. Эти дни Надежда провела под ледяным мелким дождиком на могиле коня. Она считала себя виноватой: зачем не села верхом, а вела в поводу? Но лить слёзы было некогда. При­был унтер-офицер с приказом препроводить улана Дурова к ге­нералу Каховскому в штаб. На­дежда сдала в эскадрон свою но­вую лошадь, седло, пику, саблю, пистолеты, простилась с могилой Алкида и покинула полк.

В штабе она поняла, что гене­рал Каховский знал о ней больше, чем выказал при встрече. Не про­яснив ничего, он со своим адъю­тантом отправил Надежду к глав­нокомандующему Буксгевдену. Пришлось Надежде заехать в свой полк и вновь получить коня и ору­жие. В Витебске она пять дней ожидала приёма. Граф Буксгевден ласково говорил с «уланом Дуро­вым» и объявил, что посылает его в Петербург к самому государю.

Но служба продолжалась. С са­мого начала кампании 1812 года Надежда Дурова состояла офице­ром в другом уланском полку. Пе­ред этим побыла в ординарцах у генералов Милорадовича, Коновницына...

                  БОРОДИНО: СМЕШАЛИСЬ В КУЧУ КОНИ. ЛЮДИ...»

ВЕДУЩИЙ: Полк отступал вместе с армией вглубь России, уланы участвовали в мелких стыч­ках, затем в больших сражениях под Смоленском и при Бородине. На передовой линии, занятой полком при Бородине, Надежда ужасно мёрзла. Сентябрь только начался, но дул холодный север­ный ветер. Шинель Надежду со­всем не согревала. Ночевали в продуваемых шалашах. Ветер свирепствовал и 5 сентября, когда полк занял место в боевых поряд­ках, и 7 сентября, в день главной битвы.

В том аду Надежда едва не ог­лохла от рёва французских и рус­ских орудий. Визжали и свистели пули, градом осыпавшие улан. Эскадрон несколько раз срывался в атаку и откатывался. У Надежды не было перчаток, а в атаках при­ходилось вынимать из ножен саб­лю и держать её голой рукой на встречном ветру. В душе, как всег­да, не было ни страха, ни робости, но северный ветер истязал Надеж­ду. В сражении она думала об од­ном: как бы согреться и вновь по­чувствовать свои руки и ноги.

«КОНТУЗИЯ»

ВЕДУЩИЙ: Увы, желание это исполнилось, когда Надежду кон­тузило пролетавшим ядром. Вах­мистр не дал ей упасть с лошади и отвёл за строй. Левая нога на глазах распухала и чернела, боль сделалась нестерпимой. Но На­дежда, столько раз побывавшая в схватках и битвах, не желала уступать этой боли. Она ни разу не получала контузий и полагала, что контузия - не ранение. Не увидев крови на своей ноге, Надежда вер­нулась в строй.

Уланы до ночи выдерживали огонь неприятеля. Весь день не сходившая с лошади Дурова вко­нец обессилела и сказала ротмистру, что не может держаться в седле. Впервые за шесть лет воинской службы Надежда Дурова добровольно отправилась в прежде столь презираемый ею обоз. Нога разрывалась от боли, холод про­никал до костей.

Село Бородино было перепол­нено ранеными солдатами и офи­церами. Дурова вошла в тёмную избу,  забитую людьми, через силу взобралась на тёплую печь и, ко­го-то тесня, улеглась на краю во всей амуниции, не сняв даже кас­ку. Очнулась на заре, вышла во двор. Боль в ноге стала неперено­симой. Сдерживая слёзы, Надеж­да взобралась в седло, но, проехав с полверсты, решила сойти и лечь в поле; будь что будет...

К счастью, сопровождавший её улан увидел вдали телегу, реквизи­ровал её, уложил Надежду на со­лому, взял её коня на повод. Вот так Дурова въехала в Вагенбург. Там её встретили старые добрые друзья, гостеприимный шалаш, тёплый тулуп, стакан горячего чая, а может, что и покрепче.

В полк она вернулась через два дня, приведя заодно два десятка улан в пополнение своему эскад­рону. Армия между тем медленно отступала к Москве. В Первопре­стольной Надежда раздобыла тёплую куртку. Самостоятельно доби­раясь оттуда до главной квартиры армии, она едва не попала в плен к французам.

В ОРДИНАРЦАХ У КУТУЗОВА

ВЕДУЩИЙ: Так, ездя на кля­чах, какие попадались, несколько дней она отыскивала свою лошадь в неразберихе общего отступле­нии. Затем повздорила с полко­вым командиром, незаслуженно её оскорбившим. Наконец про­рвалась к самому Кутузову.

Вот извлечение из «Записок»:

«— Что тебе надобно, друг мой? - спросил Кутузов...

- Я желал бы иметь счастие быть вашим ординарцем во все продолжение кампании и приехал просить вас об этой милости...»

Был ли такой разговор или нет, но факт, что, во-первых, тайна её в стане Кутузова была раскрыта, а во-вторых. Н. А. Дурова под име­нем Александров сделалась одним  из нескольких ординарцев глав­нокомандующего. Несмотря на терзавшую её лихорадку и послед­ствия контузии, она отлично ис­полняла свои обязанности: носи­лась с донесениями и приказами между полками, от одного крыла армии до другого, при этом ино­гда едва удерживаясь в седле. Узнав об этом, Кутузов отправил её домой в отпуск, подлечиться.

Отец встретил Надежду со сле­зами. Он смеялся и плакал, рассматривая её простреленную и прожжённую шинель. Когда На­дежда вполне оправилась и засо­биралась обратно в армию, отец согласился отпустить с ней и свое­го младшего сына, её брата.

«СЛАВА ПЕРВОЙ ПИСАТЕЛЬНИЦЫ»

ВЕДУЩИЙ: Штаб-ротмистр, георгиевский кавалер Александ­ров, он же Надежда Андреевна Ду­рова, вышел в отставку в 1816 году. Около трёх лет Надежда Андреев­на жила в Петербурге, в доме сво­его дяди. Недолго погостила она и у родственников в Малороссии. После вернулась в Сарапул, а в 1826 году поселилась у своего брата, назначенного в Елабугу го­родничим. Все эти годы она писа­ла романы, повести, рассказы и мемуары.

В 1836 году Дурова отправи­лась в Петербург, чтобы издать «Записки кавалерист-девицы». Она уже познакомилась по пере­писке с несколькими известными литераторами, вскоре узнала и влиятельных журнальных деятелей.

В следующие пять лет - с 1836 по 1840 год — кроме «Записок» увидели свет многие произведе­ния Дуровой. Их печатали «Со­временник», «Библиотека для чте­ния». «Отечественные записки» и другие крупные столичные жур­налы. Вышло несколько её книг, четыре тома повестей и рассказов. Но все же именно «Записки» сде­лали Дуровой имя и славу одной из первых писательниц.

В середине 1830-х годов Н.А. Дурова стала очень популяр­ной в Санкт-Петербурге. О ней говорил свет, её наперебой при­глашали. Она простодушно вери­ла в искренность комплиментов.

И зря. Свет переменчив, скоро пришло одиночество, и Дурова уехала к себе в Елабугу. Послед­ний раз ей пришлось побывать в Петербурге в 1840-1841 годах.

«БАРИН, ЕГО БЛАГОРОДИЕ АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ

АЛЕКСАНДРОВ»

ВЕДУЩИЙ: Дурова хорошо прижилась в Елабуге, на Москов­ской улице, в одноэтажном трех­оконном домике против каланчи. В городе её называли «барин, его благородие Александр Александ­рович Александров». Она носила мужское платье: черный сюртук, серые с лампасами брюки, заправ­ленные в сапоги.

Гуляла она в любую погоду. Бы­вало, как бы ненароком на её пути возникали мальчишки с котятами и щенками. Тут разыгрывалась ти­пичная сценка: «Куда?» - строго спрашивал «барин». Мальчишки рапортовали: «Топить!» Дурова от­бирала животных, несла домой, там их принимал старый слуга. Он как-то регулировал численность кошек и собак, но в доме всё рав­но всегда их было полно.

Биографы констатируют, что в Елабуге Дурова совсем перестала писать, Как отрезало. Даже днев­ники не вела. Зато не чуралась женского рукоделия: вышивала бисером, а ещё рисовала. По рассказам, старость не согнула Дуро­ву. На восьмом десятке она ходила упруго, не задыхаясь. Скончалась Н.А. Дурова на 83-м году, и хоро­нили её с воинскими почестями. На Троицком кладбище Елабуги памятник Дуровой установили в самом начале прошлого века, а в 1962 году мраморный бюст ка­валерист-девицы появился и в го­родском парке.

ЛИТЕРАТУРА

Дурова, Н. Записки кавале­рист-девицы. Подготовка текста и примеч. Б.В. Смиренского. - Ка­зань: Татарское книжное изда­тельство, 1966.

Дурова, Н.А. Избранные сочи­нения кавалерист-девицы /сост., вступит, ст. и примеч. Вл. Мура­вьёва. - М.: Московский рабочий, 1983.

 

НОВИНКИ
ПАРТНЕРЫ И ПОЛЕЗНЫЕ ССЫЛКИ
Для улучшения качества работы этот сайт использует cookies. Пользуясь этим сайтом, вы соглашаетесь с использованием cookies.